Первая мировая война: Героическая и трагическая одиссея Особого русского экспедиционного корпуса во Франции К 100-летию Первой мировой войны 1914-2014 г.г.

(Продолжение.
Начало в №№67, 69, 71).
Более подробно хочется охарактеризовать начальника нашей 3-ей Особой русской пехотной бригады Особого русского экспедиционного корпуса во Франции его превосходительство генерал-лейтенанта Владимира Марушевского. Не только офицеры бригады, но и мы, рядовые солдаты, удивлялись и не раз обсуждали между собой вопрос: каким путем этот маленький, тщедушный, посредственный человечек попал в Особый русский экспедиционный корпус, где был цвет русской армии? Да, он участник русско-японской войны, но там ничем себя не проявил.
Но основная беда генерала была в том, что он полностью подпал под влияние своей своенравной, властной, но недалекой жены. Рослая, надменная красавица, на две головы выше своего мужа, она вмешивалась, по сообщениям унтер-офицеров, в дела бригады, заставляла командные кадры соединения пресмыкаться перед ней, требовала от офицеров постоянно дарить ей цветы, подарки. Солдат она вообще не считала за людей, принимала за рабов, нередко обзывала их оскорбительными словами.
И хотя его превосходительство генерал-лейтенант Владимир Марушевский всегда разговаривал с солдатами лисливо, вел себя с ними по-панибратски, мы не верили в его искренность, тем более, что на одном из офицерских совещаний, как нам стало известно от унтер-офицеров, он выразился так: «Солдата надо драть, драть, драть, только так его можно призвать к воинскому порядку и научить ратному делу!»
Григорий Моисеевич на несколько минут замолчал, глубоко задумался. Его лицо стало хмурым.
* * *
Как рассказывал мне мой дедушка, в царской армии наказывали солдат не только мордобитием, но и розгами. Григорий Моисеевич Кошман подтвердил, что солдат пороли розгами не только в Екатеринбурге, в 122 запасном маршевом учебном пехотном батальоне, но и в демократической Франции, что вызывало удивление и возмущение французов.
Я вспомнил годы своей четырехлетней службы в советском военно-морском флоте на эсминце «Сильный». Ничего подобного у нас на боевом корабле не было. Все офицеры корабля относились к рядовым матросам уважительно, доброжелательно, во всем помогали им. В то же время требовательно контролировали выполнение подчиненным личным составом воинских уставов и личных приказаний.
Хочется отметить, что и будущей всеармейской чумы — дедовщины в то время в армии и на флоте еще не было, хотя я и застал на нашем корабле «моряков-стариков», отслуживших по пять лет срочной службы. Но и они относились к нам, как на флоте говорят, «салагам», доброжелательно, иногда, правда, и с юмором, острыми шутками, но в основном ничем от всех рядовых матросов они не отличались, плохое себе не позволяли. Все это способствовало экипажу нашего боевого корабля быть сплоченным, спаянным коллективом, представлять единую боевую семью. Самым серьезным наказанием для рядового состава на нашем корабле было лишение увольнения на берег сроком на один месяц.
Я не раз задумывался, почему в царской армии в двадцатом столетии применялись средневековые методы наказания провинившихся «нижних чинов», как тогда называли солдат. Ответ на свой вопрос я нашел в интересной книге «Солдаты России», бывшего начальника первого пулеметного расчета 1-й Особой русской пехотной бригады Особого русского экспедиционного корпуса во Франции, будущего маршала Советского Союза Радиона Яковлевича Малиновского. Он пишет, что в царской армии от вышестоящего начальства прапорщики и даже подпоручики «…терпели всякие обиды. Отыгрывались они на унтер-офицерах, которых били так крепко, что зубы вылетали. Господа унтер-офицеры после отводили души на солдатах и били их уже по-своему, по-простому, голой рукой, без перчатки, но челюсти сворачивали. Мордобой в армии был обычным явлением…»
Почему такие порядки практиковались в царской армии„ объясняют следующие строки из выше упоминаемой книги Р.Я. Малиновского: «…в приказах великого князя Николая Николаевича…, имевшего громадное влияние на Николая II, писалось: «Господа офицеры должны остерегаться выдвигаться в передовые цепи во избежание ненужных потерь среди офицерского корпуса, а российского навоза-солдат-у нас хватает…»
Комментарии, как говорится, излишни. Царская семья считала российского солдата не человеком, не гражданином, а «навозом», поэтому командные кадры армии и относились к «нижним чинам» с таким пренебрежением, постоянно били, унижали и оскорбляли их.
* * *
Успокоившись, Григорий Моисеевич Кошман продолжал:
— Погрузившись на корабль в Архангельском порту, мы сразу вышли в море. Нас сопровождали российские боевые корабли из флотилии Северного Ледовитого океана, а через несколько дней в нашу охрану вступили боевые корабли английского военно-морского флота. Тем не менее все мы сильно нервничали, на корабле опасались атак германских подводных лодок.
Нашу тревогу подогревали и частые тренировки по спасению солдат на случай торпедирования транспортного корабля и быстрой пересадки на корабли боевого охранения. Но все обошлось. Однообразие нашего морского путешествия скрашивали лишь резвящиеся киты, моржи, тюлени, другие морские животные, рыба и птицы.
На всем пути от Архангельска до берегов Франции погода нас щадила. Но как только мы подошли к Бискайскому заливу, попали в сильнейший шторм. В результате изматывающей качки две трети личного состава 2-й Особой русской пехотной бригады заболело морской болезнью.
(Продолжение в №75).